Столичные медики бьют тревогу: Московский городской фонд ОМС не может «вытянуть» высокозатратное лечение онкологических заболеваний. С подобными трудностями сталкиваются и в регионах. Корреспонденту «МК Черноземье» пришлось побывать в Курском областном клиническом онкологическом диспансере и на собственном опыте узнать все реалии жизни онкобольных.
В 2015 году из-за неэффективности Минздрав свернул Федеральную национальную онкологическую программу, которая действовала в России с 2009 года. Она не дала достаточного эффекта по снижению заболеваемости. За пять лет действия программы смертность от рака сократилась лишь на 1%, при этом потрачено было 47 миллиардов рублей. С нового 2015 года расходы на лечение раковых больных возложены на систему обязательного медицинского страхования, которая порой не в силах оплатить лечение полностью. Мне удалось лишь немного приоткрыть занавес и увидеть, что происходит в онкодиспансере в Курске.
Первая стадия
Получив все необходимые документы, медсестра повела меня в отделение. По коридорам медленно бродили женщины. Некоторых водили под руки, а других и вовсе возили на инвалидных креслах. Для меня же, как оказалось, свободного места в палате нет. Медсестра, которая занималась оформлением, без малейшего сочувствия сказала, что обитать я буду на топчане.
— Как так? Кладут в больницу людей, когда нет места? — удивилась я.
— Ну а что вы хотели? Больных много, некоторых и метлой не выгонишь после операций, — недовольно откликнулась она.
Позже оказалось, что место все же есть. Просто о нем все забыли, что неудивительно в вечно царящей здесь суете. С того момента палата № 4 ненадолго стала моим домом. Соседками оказались старушки, самой «юной» из которых было 66 лет.
— А ты с чем сюда пришла? Тоже щитовидка? — поинтересовалась моя самая ближайшая соседка по палате Галина.
Вдаваться в подробности не хотелось. Но устремленные на меня всеобщие взгляды вынудили рассказать причину моего пребывания там. Бабульки сочувственно покивали головами пару секунд и тут же наперебой начали рассказывать о своих заболеваниях. Все поголовно в бедах со здоровьем винили окружающую среду.
— Понастроят заводов и выбрасывают всякие химикаты, а мы живем здесь. Не живем, а травимся! — говорит 73-летняя Нина, самая оптимистичная из всех старушек.
В первый день женщины не умолкали. Давление, температура, смерть близких, цена места на кладбище, обсуждение лечащих врачей — все это вылилось на меня огромным словесным потоком. При этом достаточно было просто кивать в ответ. Беседы прервались лишь вечером, когда медсестра пришла делать уколы. К слову, перевязки медсестры делать не умеют. Этим занимаются санитарки. И если ночью вам потребуется перевязка, медсестра, конечно, попытается помочь, но это будет сделано кое-как.
Так, одной моей соседке по палате поставили трубку в стенку желудка, чтобы облегчить приемы пищи. У женщины был неоперабельный рак пищевода. Поэтому довольно часто жидкость из отверстия в желудке протекала в то время, когда Лариса двигалась. Ей требовались регулярные перевязки. Но иногда их просто некому было делать. К примеру, вечером, когда санитарки уже уходили домой, женщине приходилось лежать без движения по нескольку часов, чтобы утихла боль и не намокли перевязочные бинты.
Вторая стадия
Следующие сутки прошли довольно спокойно. Старушки поутихли. Двух женщин в этот день прооперировали, и они до вечера «отходили» от наркоза. При этом встать для того, чтобы сходить в туалет, физически не могли. А выносить подкладные судна вроде бы входит в обязанности санитарок, но они не горят желанием заниматься этим за «просто так». Тогда на помощь приходит взаимовыручка. Сегодня ты помогаешь тем, кто не может ходить сам. Завтра они будут помогать тебе.
Во второй половине дня мне необходимо было попасть в другое здание для сдачи некоторых анализов. Для этого нужно пройти по улице. Из вещей у меня были лишь комнатные мягкие тапочки и «домашние» штаны и кофта.
— Ничего, дадим тебе, как и всем, бушлат и бахилы на ноги, — успокоила медсестра, которая должна была проводить меня.
Казалось бы, почему нельзя разрешить больным оставить хотя бы обувь, чтобы не тащиться в бахилах, надетых на домашние тапочки, по лужам на улице. Но правила есть правила.
Врачи онкологического диспансера — это своеобразные люди. Особенно хирурги. Все они волшебники, которые каждый день борются за жизни людей. При этом у них вырабатывается стойкий иммунитет к жалобам и слезливости женщин, которые, к слову, составляют большую часть больных. Врачи могут быть строгими, порой даже чересчур. Но иначе никак. Их задача — успешно провести операцию и назначить лечение. Дальше, будьте добры, уступите место в палате новым больным. И неважно, что дома некому делать вам перевязки. А сердобольные старушки готовы душу продать, лишь бы их жизнь не закончилась в муках. Поэтому домой они не спешат. И их можно понять.
Третья стадия
На третий день пребывания в онкологическом диспансере меня должны были оперировать. В назначенное время на каталке медсестры уже везли меня в операционную. Дальше все как в тумане: пришел хирург, анестезиолог, рука с поставленной капельницей занемела, и я отключилась. Пришла в себя от собственных всхлипов и невозможности нормально дышать. Очень быстро поднялась на ноги. И в обед уже сама стояла в очереди за едой. Если вас не посещают родственники, которые могут принести поесть, то на завтрак ждет пресная каша и чай, на обед — рассольник и пюре с рыбой, а на ужин — творог или кефир. Но такое скромное меню вполне устраивает большинство пациентов. После 60-ти аппетит уже не тот.
Особенность онкодиспансера в том, что врачи не делают ежедневный обход. Он бывает лишь раз в неделю, строго в пятницу, и вместе с заведующим отделением. При этом хирурги рассказывают в двух словах о больных и успехах или проблемах в их лечении. Вопросы самих пациентов рассматриваются отдельно в свободное время докторов, которого очень мало.
Уже на следующий день меня выписали. Сказали приходить через неделю — снимать швы. Многим моим соседкам еще предстоит перенести операцию, а затем долгое лечение. Но все они надеются на лучшее. Так, Мария Ивановна, 80-летняя старушка, каждый день живет надеждой. Врачи долгое время не решались ее оперировать: из-за возраста она, возможно, не перенесет наркоз. Но, по сути, опухоль также может лишить ее жизни, разница лишь в предстоящих муках. Ежедневные головные боли, сильно увеличенная щитовидная железа, которая сделала шею в два раза шире, и скачки давления — все это атрибуты болезни. Врач, который занимается ее лечением, в итоге решился. Совсем скоро женщину прооперируют. Возможно, это продлит ее жизнь еще на несколько лет.
— Не особенно я и рискую. Мне уже 80 лет. Операция — это либо пан, либо пропал. И я рада, что врач готов попробовать, — отвечает на мои расспросы Мария Ивановна.
Четвертая стадия
В России, как и во всем мире, число заболевших раком год от года увеличивается. При этом чаще всего заболевание обнаруживается уже на поздних стадиях, когда вылечить его трудно или вовсе невозможно. В этом отчасти виноват русский менталитет, который не позволяет людям обращаться к врачам, пока совсем не станет плохо. Каждый третий раковый больной в России умирает в течение года после постановки диагноза, хотя заболевание успешно и сравнительно недорого лечится в мире уже много лет. В Америке больше 80% пациентов выживают не только в первый год, но и полностью вылечиваются и проходят пятилетний рубеж после постановки диагноза. Но это при условии, что обнаруживают опухоль на первой или второй стадии, а не на третьей-четвертой, как в России.
Теперь, когда расходы на лечение раковых заболеваний легли на ФОМС, остается лишь надеяться, что это не усугубит ситуацию и онкобольные смогут получать полноценное лечение.
В любом случае хочется сказать огромное спасибо врачам, которые зачастую в ущерб своей личной жизни и вопреки всем обстоятельствам самоотверженно исполняют свой долг, проводя многочасовые операции.
