Разумеется, я тоже позвонил Петру Алексеевичу, чтобы поздравить. «Спасибо» он пристегнул к моему поздравлению как бы «через запятую» и сразу вернул меня в рабочую тему: «Ты когда прочтешь главы, которые я тебе прислал, и когда с ними приедешь ко мне?»
«Время Ч» — юбилей Победы
Вспоминаю с усмешкой, что такой же будничной получилась наша «созвонка» и 31 декабря, когда в каждом доме люди готовили себе праздничные столы, а друг другу звонили исключительно, чтобы поздравить с наступающим 2015 годом. В начале декабря после долгого перерыва в общении (больше месяца) мой старший друг «аукнулся» с не очень веселыми новостями: «Виктор, мне пришлось подлечиться, телефонных разговоров я из санатория не вел, а теперь здоровье вынудило перебраться на другую квартиру в Курске, под наблюдение сына — профессора медицины. И вот докладываю, что я снова на связи».
Помня о том разговоре, в канун Нового года первым делом хочу услышать от Петра Алексеевича, как его здоровье. «Стол, — говорит, — себе готовлю». Ну, правильно, день сегодня такой, чтобы столы накрывать! «Да ты меня не понял. Я тебе говорил, что перебрался на другое место? Ну вот, теперь обустраиваюсь — рабочие материалы раскладываю, компьютеры расставляю. Будешь в Курске — заходи, посмотришь…».
И скоро я сам увидел, что домашняя обстановка у Михина снова сугубо рабочая. Петр Алексеевич сразу усадил меня к монитору и попросил ознакомиться с тем, что он «набросал», попросил высказать мнение. Я понял, что прошлогодняя книга, над которой фронтовик работал как «над последней», к счастью, по факту последней не будет. Типография скоро получит новый заказ, потому что «время Ч» Михиным задано и пересмотру не подлежит: новая его книга должна выйти не позднее 9 Мая — Дня Великой Победы.
Как и в прошлый раз, Петр Алексеевич предложил мне стать редактором этой книги. Надеюсь, читатель поймет, что от такого предложения отказываться невозможно. Если Михин тебе доверяет свои строки, выстраданные в смертельных боях на передовой, это честь на всю жизнь. И как отказываться, если ты, как он говорит, «уже в теме», к тому же за несколько лет общения у нас, несмотря на 30-летнюю разницу в годах и еще более огромную разницу в жизненном багаже-опыте, возникли отношения понимания и доверия, а это, согласитесь, дороже многого-многого дорогого.
Сначала прожито, потом написано
Короче, мы снова ударили по рукам, и, значит, все повторится сначала. И уже повторяется: я не успел вернуться из Курска в Рыльск, как электронная почта принесла от Петра Алексеевича первые посылки с новыми текстами. Правда, через неделю-другую он сам забраковал их, заменил более новыми и повторно прислал. То есть «процесс пошел». А как будет дальше, мне уже известно по прошлому году.
Тогда Михин усадил меня к монитору «кое-что посмотреть» 8 февраля — в тот день, оказавшись в Курске по какому-то делу рядом с его домом, я забежал просто поздороваться да узнать, как дела. Назавтра последовало (по электронке) предложение, от которого я и тогда не мог отказаться. Почти тут же мне потребовалось распечатать на принтере более полутысячи михинских страниц и осваивать их с карандашом в таком темпе, в каком мне ничего не приходилось осваивать ранее. В 20-х числах марта книга Петра Михина «Так воевали мы и жили» уже работалась в типографии, а 16 апреля в областной библиотеке имени Асеева состоялась ее презентация!
В тот короткий и до предела насыщенный период между нами шла оживленная переписка, и 93-летний автор, бывало, два раза в день сообщал мне, что он, как молодой, «вот сейчас снова сбегал в типографию» и что-то там сделал, проконтролировал, уточнил.
Не выдерживая заданного Михиным темпа, однажды я написал ему, что книги желательно бы делать помедленнее… Ответ получил лаконичный — в том духе, что он еще не забыл навыков, которыми владел на фронте, командуя взводом, батареей, дивизионом полевой артиллерии. Для себя этот намек я перевел как «Смирно!» и «Вперед!». Правда, «построив» меня, Петр Алексеевич тут же смягчился и пояснил с прямолинейностью бойца: «Извини, Виктор, но у меня есть еще и биологические причины торопиться!»
Сейчас ветеран снова желает сказать недосказанное. Хотя сказал уже очень много. В Курске в 2002, 2004 и 2012 годах он выпустил три издания книги «Война, какой она была» — дополненных, существенно переработанных каждый раз. В столичном издательстве «Яуза» в 2006 году вышла его книга «Артиллеристы, Сталин дал приказ!», а в 2010-м — «Мы сражались с «тиграми». В 2008 году в Англии в издательстве «Перо и шпага» издана книга Петра Михина «Пушки против Рейха» («Guns against The Reich», Pen & Sword, England, 2008). Петр Алексеевич, кстати сказать, очень доволен тем, что его «окопную» правду о том, как сражались за победу над фашизмом советские воины, русский и другие народы СССР, ему удалось донести и до западного читателя, который этой правды просто не знает.
А я так думаю, что он никогда не сможет сказать все, что знает о войне. Фронтовик Петр Алексеевич Михин прошел через самую грандиозную по масштабам и по потерям Ржевскую битву, через Сталинград, Донбасс, Курскую дугу, Украину, Молдавию, Балканские страны. Освобождал Белград, Будапешт, Вену, Прагу. С удивлением проследовал на воинском эшелоне мимо дома, чтобы, осознав новую задачу, со своим артиллерийским дивизионом преодолеть безводную пустыню Гоби и хребет Большой Хинган, пройти Монголию и Китай и закончить Вторую мировую уже в Порт-Артуре. Слишком объемна и содержательна его память.
И, конечно же, быть редактором книг Петра Михина в обычном смысле невозможно. Главная их особенность такова: они сначала прожиты, а потом уж написаны. Что ты будешь редактировать? Его жизнь до войны, на войне и после войны? Но как можно редактировать уже прожитую жизнь?.. Другое дело — быть собеседником Михину во время его работы над книгой, чтобы он мог в каких-то случаях перепроверить себя, вслух обсудить.
Дважды избранник судьбы
«Самое страшное на войне — это когда тебя долго не убивает…».
Эта фраза, не раз повторяющаяся в книгах Михина, шокирует. Но он ее развивает: «Самое страшное на войне — это когда тебя долго не убивает, когда в двадцать лет на исходе все твои физические и моральные силы, когда под кадыком нестерпимо печет и мутит, когда ты готов волком взвыть, в беспамятстве рухнуть на дно окопа или в диком безумии броситься на рожон. Ты настолько устал воевать, что больше нет никаких твоих сил. Случается это с немногими, потому что на передовой долго не проживешь…».
Однажды я спросил у Петра Алексеевича: все же теплилась ли в душе хоть малюсенькая надежда выжить?
— Что ты!..
И оно, конечно, так. Какая там надежда, если на разведку цели и корректировку огня он ползал среди разлагающихся трупов, прикрывался ими от пулеметных очередей, с ужасом стряхивая с себя трупных червей, сыпавшихся за шиворот и на голову при близком разрыве. Какая надежда, если люди на его глазах гибли каждый день, и ему оставалось только дожидаться своей очереди! Хотя, уточняет Михин, уверенность в неизбежности смерти на войне даже помогала. Нельзя, мол, сказать, чтобы страх исчезал, но приходило какое-то несуетливое спокойствие от сознания, что все равно ведь погибнешь.
Но Михин волею неведомой судьбы оказался в числе единиц, которых называли «неубиваемыми». Он провоевал три года на передовой, где ничто не спасало. Где, как теперь сам цитирует в своих книгах общеизвестную статистику, «в наступлении рядового хватает в среднем на пару атак, взводный живет день, ротный — неделю, командир батальона — месяц».
Он был три раза ранен и дважды получил тяжелую контузию. И сама гарантированная смерть часто заглядывала в его глаза, но всякий раз что-то ее непостижимым образом отводило. Одна из глав у Михина написана в форме простого перечисления (под номерами!) произошедших с ним именно таких случаев. Реально их было больше, а Петр Алексеевич включил в эту главу «только» 29 эпизодов из своей боевой жизни. Любого из них (одного) было достаточно, чтобы снять с фронтового довольствия на этом свете и переселить на тот свет.
Случаи, как это и бывает, возникали в силу самых немыслимых обстоятельств. Под номерами 3 и 5 приведены ситуации, когда Михина спасло самодурство командира дивизиона. По настоянию этого начальника солдаты вставили себе в погоны фанеру, а Михину — стальные пластинки («Шоб они у вас як у архангелов стояли!»). И осколок немецкого снаряда от бризантного разрыва ударил сверху ему в плечо так, что оно почернело и вспухло, но, пробив 3 миллиметра стали, застрял в нижней ткани погона и в тело не вошел. В другой раз тот же командир дивизиона, посылая Михина с донесением из окруженного Барвенково под Харьковом, пожалел выделить ему разведчика и лошадей для сопровождения (потому что, так и сказал, все равно «ты на верную гибель идешь») — дал никчемного ездового, почти старика, и отправил их пешком. При авианалете неуклюжий ездовой сам упал на льду, повалил Михина, и они как раз не добежали до места падения бомбы…
А вот Михин с бойцами пережидает в блиндаже сильнейший — земля ходуном ходит — артобстрел. И траектория полета одного из немецких снарядов оказалась просто уникальной, завершившейся как раз на нем. Снаряд хвостом — одной третью всей длины — застрял в земле на входе в блиндаж, а рылом просунулся ему под мышку, остановился и не взорвался… После такого подумать можно было только то, что и подумал в своей книге Михин: «Всех ли нас миловал Господь или кого-то одного, а остальные благодаря ему остались живы?»
Но это все же уникальные эпизоды, хоть и не редкие. В 1942 году он выжил в боях подо Ржевом, где навечно легла неисчислимая солдатская рать, где его 52-я стрелковая дивизия за пять месяцев прошла в безуспешном наступлении только 6 километров и трижды обновила свой состав. Позже в бою с вырывавшейся из окружения 5-тысячной немецкой лавиной у деревни Каракуй в Молдавии от всей его батареи в живых остались только он, раненный в ногу, и невредимый командир орудия — сержант Хохлов. А в жестоком бою с танковым батальоном около венгерского городка Пуставам погибли две пушечные батареи из дивизиона Михина, уцелело лишь несколько бойцов, да и сам он, стрелявший за убитого наводчика, лишь в последнюю секунду кувырком через голову выкатился из-под наезжавшего на него сзади танка. Чудом остался в живых и уже после этого боя, когда под страхом суда и расстрела вышестоящий начальник вынудил его вытащить с территории, уже занятой немцами, свои раздавленные танками орудия…
Всего смертельного, пережитого им, даже через запятую в газете не перескажешь. Да и зачем? Нужно просто читать его книги. И тогда вы тоже невольно начнете думать, что на полях и в долинах смерти Некто свыше оставил Михина в живых, чтобы он от имени миллионов, павших на передовой, поведал России и миру «окопную» правду, которую павшие не расскажут. И творческое долголетие ему тоже даровано судьбой как бы специально для того, чтобы кто-то мог и через 70 лет после Оте-
чественной войны свидетельствовать народившимся и грядущим поколениям, кем и какой ценой добыта Победа. Свидетельствовать как очевидец и, главное, как непосредственный участник из самого пекла боев.
Ничего, кроме правды
Книги Михина — это правда в большом и малом, в каждой детали. Однажды я переспросил, с какой стороны он увидел блеск гусеницы танка, наезжавшего на него сзади, и Петр Алексеевич без запинки уточнил: «С левой!» Именно так. Наводчик (а он стрелял за наводчика) в момент выстрела откидывает
голову от прицела влево-вниз и никак иначе, так что лишь с левой стороны и может что-то увидеть. Из таких мельчайших «пылинок правды» соткано все, что он пишет.
Особенно ценна в его книгах правда деталей психологических.
Вчерашним студентам, готовящимся воевать, но еще не побывавшим на фронте, война принесла не только тревоги мрачной безвестности, но и, не поверите, радости. Когда в Ленинградском артиллерийском училище курсантов «поделили по взводам и батареям», в столовой накормили «обильным, вкусным и сытным обедом», то (вчитайтесь!) «невольно каждый про себя порадовался: слава Богу, хоть о пище насущной теперь не надо заботиться».
Они порадовались обмундированию, которое было «добротное, хотя не шерстяное, хлопчатобумажное, но новое и прочное». А кирзовым сапогам! «Я, — пишет Михин, — впервые в жизни обрел непромокаемую обувь. Вечно у меня текли ботинки, особенно в талой воде».
Вот 21 июля, выгрузившись и получив орудия (без тягачей!) неподалеку от фронта, он слышит канонаду — «Было непонятно, где немцы, а где наши».
А его первая огневая позиция, первый огонь по врагу через несколько дней… Когда еще не обстрелянный лейтенант Михин увидел на рассвете, что ночью поставил гаубицы на скате, обращенном к немцам и, значит, на виду у них, то испытал командирский шок. «…Я не прячусь на дне окопа, стою у орудийного щита, смотрю в сторону немцев и молю Бога, чтобы меня поскорее убило, не хочу своими глазами видеть трагедию и гибель батареи. Меня пусть убьет, и отвечать будет некому».
Наверное, многим попавшим на фронт (он признается, что и ему в том числе) сжимающееся под первой бомбежкой естество подсказывало подлую мысль: «Хоть бы меня ранило, чтобы и в живых остаться, и покинуть этот кошмар!» Но потом пришлось увидеть раненого с вырванной челюстью: «Нет, лучше не надо, чтоб ранило!»
Все в его книгах подлинно, в том числе фамилии солдат и офицеров. Даже удивляешься: что за феноменальная память! На передовой записные книжки были строжайше запрещены. Но он, командир, до сих пор без блокнота помнит ящичного Парфенова, который, оставшись в бою без рук, носом подтолкнул к стрелявшему у прицела Михину последний снаряд, тут же погиб, а снаряд тот, как оказалось, решил исход боя. Он извлекает из небытия, увековечивает фамилию командира батареи Расковалова из его дивизиона, погибшего от пули снайпера. Радиста Салиева, который мечтал завести семью, детей, но не завел — погиб. «Неубиваемого» разведчика-друга Яшу Коренного. Командира батальона Ивана Морозова, с которым они воевали буквально бок о бок (поддерживавший пехоту огнем Михин предпочитал в бою находиться не на НП, а рядом с комбатом) — могила этого боевого товарища, Героя Советского Союза, находится в Туле.
А что удивляться памяти? Своих солдат и боевых побратимов помнит всю жизнь тот офицер, который их ценил, уважал, любил и любит.
Именно из его книг я узнал то, о чем не задумывался раньше. На передовой почти не было кадровых офицеров-профессионалов. На передовой командовали взводами, ротами-батареями, батальонами вчерашние десятиклассники, студенты, агрономы, учителя, директора школ да небольших фабрик. Михин напоминает, что кадровые офицеры, чудом уцелевшие в первые месяцы войны, уже занимали должности выше батальонного звена и потому их на передовой не было. А те, кого ставили в строй, во многих случаях даже не успевали научиться воевать, как уже гибли.
Потом ценой огромных потерь-утрат они научились-таки воевать — все, от рядового до полководца. Выстояли, окрепли, овладели военным искусством и разгромили самую могущественную армию того времени. Вот этим — как победили, кто победил — пропитаны книги Михина.
Что особенно подкупает в книгах этого Человека, он и в войну, и после войны остался устойчивым к идеологическим трафаретам. Из-за этого его проза кому-то и сегодня не нравится, но он, не кощунствуя перед памятью павших товарищей, пишет правду и только правду, какой бы горькой она ни была. Именно у Михина я прочел, что за три года на передовой он ни одного политработника не видел. А еще о том, что только в 1970 году на встрече ветеранов стало известно о 18 Героях Советского Союза, которым это звание было по сути тайно присвоено за форсирование Днестра. Шестерым — по заслугам (в том числе четверым посмертно), а остальным — «по должностям»: парторгам, комсоргам и так далее. И благодаря этим откровениям человека знающего, которому никто ничего не может возразить, начинаешь лучше понимать, чем болела страна до войны, во время войны и от чего до сих пор не излечилась. И, значит, от чего ее надо лечить.
Он из племени победителей
Свою новую книгу, которая сейчас готовится к печати, Петр Михин адресует внуку. На ее страницах есть прямые диалоги его, «деда», с внуком Павликом, но вообще-то сам Петр Алексеевич имеет в виду адресата в более широком понимании. «Внук, внуки» для него — это вообще нынешние и грядущие поколения, это потомки. Им он и несет свою правду войны, лично добытую на передовой.
Ну вот, например, такая правда, которую должна знать любимая Петром Алексеевичем молодежь. Внуку Павлику сейчас идет 21-й год. Его дед, будучи студентом-математиком Ленинградского пединститута имени Герцена, точно в таком возрасте встретил войну, едва закончив третий курс. В июле 1942-го он, обу-
ченный по ускоренной программе артиллерийскому делу, вступил в кромешные бои подо Ржевом и за полгода прошел там, по его собственному выражению, «кровавую академию вой-
ны». В возрасте чуть старше Павлика 23-летний командир дивизиона Михин — это было уже в октябре 1944-го, в горах Югославии — выполнил, по сути, невыполнимую боевую задачу.
Вот гора Ртань. Стрелковый полк должен пройти к городу Парачин, а дорога туда — только через Луково, зажатое между этой горой и пропастью-ущельем. По проходу с обеих сторон немцы ведут пулеметный, минометный, орудийный огонь. А больше всего вредят вражеские батареи, стреляющие из-за горы и сами остающиеся недосягаемыми. Ну нельзя их достать никаким огнем, и ни один особист или смершевец не додумался бы даже упрекнуть артиллерийского офицера, если бы он не уничтожил эти батареи. А Михин их уничтожил двумя орудиями, которые додумался перетащить по отлогим местам на другую сторону горы и поставить во фланг даже и не маскировавшимся немцам. Каждая из двух пушек была запряжена десятком коней, плюс повозки со снарядами… «Приходилось, — пишет Михин в своей книге, — поднимать пушки и коней на ремнях, привязывать их к вековым деревьям, вытаскивать из метровой грязи». Но когда ахнули эти его орудия, то за какие-то три минуты в воздух взлетели все шесть укрывавшихся за горой орудийных и минометных вражеских батарей.
— И что, — удивленно спросил меня молодой знакомый, когда я рассказал ему об этом эпизоде из боевой биографии Петра Алексеевича, — этот артиллерист в 23 года принимал такие решения?!
Принимал. И много таких решений. Так что его документальная проза говорит и о том, каким может быть возраст стопроцентной мужской зрелости. Посмотрите на два фотоснимка. На одном — лейтенант Михин с лицом мальчика, на которое, впрочем, уже легла мрачная тень войны. На другом — командир дивизиона капитан Михин обедает на привале в пустыне Гоби, в походе на Квантунскую армию японцев. Почувствуйте разницу, как возмужал за войну человек!
На телеэкране все больше сейчас таких кинофильмов, создатели которых, видимо, думают, что «просто правду» нынешнее поколение смотреть не станет и, значит, не привлечет рекламу. Поэтому происходит явный крен в сторону приключенческого, остросюжетного жанра с побеждающими супергероями.
Правда Михина в том, что побеждали самые обычные люди, из уязвимой человеческой плоти. Такие, как он сам. Искренне желавший сражаться за родину и учившийся воевать. Смекалистый. Инициативный. Из вечно голодных, но башковитых студентов. Стрелявший совершенно нестандартно, «не по науке». Ни в каком артиллерийском училище курсанту не скажут, что допустимо шарахнуть из гаубицы не в боевом, а в походном положении, даже не снимая ее с передка, не разводя и не закрепляя станин. А он, когда обстановка подсказала, шарахнул. И потому в очередной раз и сам остался в живых, и батарею сохранил, и ошалевших от его дерзости немцев рассеял. Ему сообщили, что немцев в деревне нет (сообщили, отклонившись ночью от маршрута и имея данные совсем по другой деревне). Он въехал, а немцы вот они! И тут все решало, кто первым выстрелит, пусть даже куда зря. Выстрелил он. И враги запаниковали: «Русские не только здесь, но они уже и стреляют!»
В его книгах — россыпи таких вот невыдуманных эпизодов, за каждым из которых стоит недюжинный характер яркого представителя племени победителей.
«Вместе вспомним войну…»
Была у меня почетная миссия — доставить книгу от фронтовика Петра Михина из Курска в Москву, фронтовику Сергею Андрееву. Дочь Сергея Даниловича руководит отделом спецкоров известной газеты. И когда я поделился своими впечатлениями от книги «Война, какой она была», она тоже заинтересовалась: «А нельзя ли для моего папы один экземпляр раздобыть?»
Папа у коллеги воевал на Северо-Западном фронте, был командиром минометного взвода, а потом и роты (минометы калибра 82 мм). После ранения под Смоленском воевал на Сталинградском фронте под Котлубанью. Опять получил тяжелейшее ранение, вынося командира с поля боя, и уж после этого был комиссован.
Петр Алексеевич охотно откликнулся на просьбу и книгу через меня передал, при этом категорически отказался от денег за нее — «Как я могу брать плату с фронтовика!» На книге написал скупые слова привета собрату по оружию, по передовой. А закончил так: «Вместе еще раз вспомним войну».
Книгу при первой же возможности я, конечно, доставил в Москву и передал дочери минометчика Андреева. А 12 сентября 2012 года получил по электронной почте такое известие: «Виктор Владимирович! Отец мой умер в воскресенье, хороним завтра… До самой смерти он читал привезенную вами книгу и успел ее прочесть. Передайте, пожалуйста, нашу благодарность автору. Это была последняя книга папы. Он не успел высказать свое мнение о ней, но поскольку читал безотрывно — она ему пришлась по душе».
Тяжелое письмо. Но еще мне подумалось тогда, что молчаливое поглощение суровой михинской правды фронтовиком в последние дни своей жизни было, по сути, лучшей и самой авторитетной рецензией. Приговоренный неизлечимой болезнью человек, лично знающий войну, чепуху о войне перед смертью читать не будет.
Впрочем, встречаются и среди молодых современников люди, которым не задурили головы фильмы военных невероятностей да всякие ура-патриотические писания на литературном и историческом глянце. Вот уже в этом феврале позвонил Петр Алексеевич и поделился радостью от общения с нежданными гостями. Побывав в Белгороде у родственников, к нему специально приехали в Курск молодые врачи-нейрохирурги из Мурманска — Ольга и Александр Воронины. С тремя детьми — с племянником-третьеклассником Марком, своим сыном-первоклассником Димой и трехлетней дочерью Софьей. Принесли фруктов, очень тепло пообщались, а с собой увезли больше десятка экземпляров его последней (на этот момент) книги.
Как у них возник интерес?
Мне удалось созвониться с Ольгой Ворониной. И вот что узнал. По привычке не проезжать мимо памятных мест они останавливались во Ржеве, но в музее случился выходной. Стали смотреть Интернет. Там наряду с другими людьми и фактами «наткнулись» на Михина. Скачали одну из его книг и до Белгорода прочли. И поняли, что не могут уехать, не посетив этого человека лично…
Они, эти люди, и есть настоящие представители поколения, которое хочет знать правду от Михина и которому Михин хочет ее рассказывать.
Только тяжелое это дело — издание книг. Тысячу раз права журналист из Твери Татьяна Михайлова, как-то написавшая в своем отзыве об очередном издании Михина: «…распространение тиража в тысячу экземпляров — на плечах самого автора. Печальная практика. …Дело они (ветераны-писатели) сделали еще там (на войне)... Но требовать от них за свой, простите, счет растить из нас патриотов — уже не к чести государства». И сказать на это, думаю, нечего. Надо не говорить, а делать.
