«Долой вашу любовь!»
Так уж вышло, что в XXI столетии о политике и религии даже с близкими родственниками говорить не принято. Деньги — тоже, надо признать, тема скользкая. А сплетни, экономический кризис и пакет Яровой, пожалуй, оставим до черного дня. Поэтому сегодня на повестке — Владимир Владимирович. Ну что вы, естественно, Маяковский. «Мот и транжир бесценных слов», величайший гений-футурист, о рождении которого упоминается в каждом учебнике литературы, был ниспослан человечеству 19 июля 1893 года.
Был абсолютно как все
— до тошноты одинаков —
день
моего сошествия к вам.
Учителя считали Маяковского «странным мальчиком»: «Нет, шалить-то он не шалит, но удивляет меня своими ответами, — говорил законоучитель приготовительного класса Шавладзе. — Когда я спросил: „Хорошо ли было для Адама, когда бог после грехопадения проклял его и сказал, что он в поте лица будет есть хлеб свой?“, подросток ответил: „Очень хорошо. В раю Адам ничего не делал, а теперь будет работать и есть. Каждый должен работать“».
Никогда не обращали внимания, каким нервным и подавленным выглядит человек, мучительно пытающийся вспомнить забытую строчку из любимого стихотворения? Сейчас, ну, сейчас… Как же там… Он, как правило, перебирает вспотевшими от волнения пальцами, сейчас… ну… либо тупо бросает мертвый взгляд на какой-то абстрактный предмет, не имеющий отношения к автору с его дурацким произведением. Попробуем вспомнить что-то из Маяковского? Сейчас… А!?
Дым табачный воздух выел
Комната — глава…
Если начистоту, то «Пушкин — наше все, Есенин — крестьянский поэт, я обожаю Бродского, а Цветаева повесилась». От личности Владимира Маяковского в голове рефлексирующего школьника и (не)гуманитария осталась, пожалуй, только Брик. «Вы представляете, Володя такой скучный, он даже устраивает сцены ревности», «Страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи», «Знаешь, Володя, пока тебя не было, я решила, что наши отношения пора прервать! По-моему, хватит!»
Если верить первой учительнице, Маяковский писал свои стихи лесенкой; если верить его возлюбленной Лиличке, Маяковский был верным любовником и, по совместительству, половой тряпкой; если верить общественности нашего века, к черту Маяковского. Безопаснее — атеизм и вера в Россию. На крайний случай, Полозкова. Вера.
«Долой ваше искусство!»
1985 год. Сергей Довлатов в выпуске «Радио Свободы» претенциозно вспоминает: «За два последних десятилетия Есенин превратился в одну из самых ярких эмблем советского официоза. Его книги с кленовыми листочками на обложках издаются миллионными тиражами… Короче говоря, наряду с Маяковским и Горьким, он давно уже олицетворяет советскую литературу». Для Довлатова-эмигранта любовь к хулигану и повесе XX века — это банальная дань моде, глупость, очередной клоунский выпад. «Смех! Коровою в перчатках лаечных. Раз послушаешь... но это ведь из хора! Балалаечник!» — читаем в эпиграмме Владимира. Даже ход истории поэты-оппоненты описывают по-разному.
Милый, милый, смешной дуралей,
Ну куда он, куда он гонится?
Неужель он не знает, что живых коней
Победила стальная конница?…
У Маяковского же выдержано и по существу:
Довольно жить законом,
данным Адамом и Евой.
Клячу истории загоним.
Левой!
Левой!
Левой!
С одной стороны, народная любовь, с другой — «горлан эпохи перелома». С одной стороны, самовлюбленный и уязвимый индивидуалист, с другой — талант, понятный простому человеку. Вот только один канул в «несказанное синее нежное», а второй продолжает жить в культуре XX столетия.
Разве кричащие надписи на выставке в ММОМА, типа «ИДИТЕ В ЖОПУ ЛЮБИТЕЛИ ИСКУССТВА», — это не громкое «Нате!» или «Вам!» Маяковского? А хипстерские прикиды новоявленных модников? Любимая желтая рубашка и галстук поэта до сих пор эпатируют миллионы. Факт, что поколение постмодерна почти невозможно удивить или шокировать. Факт, что эмблема общества потребления — банка газировки, а цвет флага — серый. Факт, что нам нечего показать или сказать этому миру. Поэтому сегодня мы цитируем Маяковского.
«В литературном сознании в последние годы появился новый термин — „возвращенная литература“, — отмечает критик Акимов. — Я скорее сказал бы: вернувшаяся литература! Это живая литература. Потому что отжившее не вернуть, какие бы усилия ни прилагались, но здоровое, честное и правдивое слово само вернется, как только силы мертвечины и застоя перестанут мешать соединению живых с живыми». Трудно быть богом.
Слушайте,
товарищи потомки,
агитатора,
горлана-главаря.
Заглуша
поэзии потоки,
я шагну
через лирические томики,
как живой
с живыми говоря.
«Долой ваш строй!», «Долой вашу религию!»
Когда философ Владимир Соловьев о всемирной истории написал, «что она есть не что иное, как больной старик, а внутренне вообще кончилась», он, наверное, лицезрел настоящее и будущее современной цивилизации. Произошло разрушение укоренившегося порядка, пострадала социальная и нравственная целостность, вырвались на волю разнузданные силы абсурда и пошлости. Что-то клеймящее и высокомерное родилось как ответ на апатию и сатанинское безмолвие масс.
— Жесть какая-то! Никакой эстетики... (диалог в галерее)
– Ну, такое. Современное искусство.
– Лучше бы дома телик посмотрел. Еще и деньги потратил!
Сложно сегодня отрицать, что мы пребываем в состоянии бесконечного падения, уносясь все глубже и глубже в некое подобие черной дыры. Это над нами издевается Воннегут своим карнавально-инфернальным: «Если Вы всерьез хотите разочаровать родителей, а к гомосексуализму душа не лежит, — идите в искусство». Это наши дети отплевываются от культурного наследия во имя «Товарищества Новые тупые». Это нас приглашают в театр Моссовета на музыкальный спектакль «Иисус Христос — суперзвезда». А мы идем! Только не смотреть и приобщаться, а спорить и упиваться. Каждый ведь знает, что сегодня в звездном топе Павленский, а не какой-то там Спаситель.
Как побороть желание осудить то, что выходит за рамки твоего «рацио»? Как отличить настоящего художника от шарлатана? Как экстравагантно поджечь двери ФСБ или устроить шоу в храме, не оказавшись при этом жалкой копией PussyRiot? Все это слишком напоминает сокрушительную Революцию великого поэта, не находите? Ирония в том, что Маяковского с нами уже нет, но натура его, «жилистая громадина», «стонет и корчится» внутри каждого, без исключения, мастера.«Как просто все это было. Искусство называлось трагедией. Так и следует ему называться. Трагедия называлась „Владимир Маяковский “. Заглавье скрывало гениальное простое открытье, что поэт — не автор, но — предмет лирики, от первого лица обращающейся к миру. Заглавье было не именем сочинителя, а фамилией содержанья» (Пастернак).
Бог доволен.
Под небом в круче
измученный человек одичал и вымер.
Бог потирает ладони ручек.
Думает бог:
погоди, Владимир!
Маяковский сравнивал себя с «заводом, вырабатывающим счастье», верил в поэзию, любовь и ломку мещанских порядков до самозабвения. И воскрес (!) через культуру детей постмодерна. Пожалуй, попытка прикоснуться к нему, тринадцатому апостолу и гиду по выживанию среди культурного апокалипсиса, будет самым лучшим подарком.
Ну, либо можно еще подождать.
Как вариант, второго пришествия.
