Кто представит Курскую область на совещании молодых писателей?

И насколько разнятся их творческие методы

С 10 по 16 сентября пройдет уже 17-й Форум молодых писателей России, стран СНГ и зарубежья. Из подмосковных пансионатов это культовое литературное мероприятие перебралось в 2017 году на берег Байкала. Пересказывать лишний раз историю форума нет смысла. Нужно просто понимать, что это, пожалуй, единственная площадка для общения молодых писателей с боссами из толстых литературных журналов и коллегами по литературному цеху.

И насколько разнятся их творческие методы
Radio-kurs.ru

Курскую область на форуме будут представлять два известных, хоть и попадающих под определение «молодых», поэта — Роман Рубанов и Андрей Болдырев. Оба активно издаются в периодике, оба — лауреаты престижных литературных конкурсов, оба принадлежат литературному пространству, будучи членами Союза писателей Москвы. При этом творческие методы и у курян ощутимо различаются. И здесь нужны подробности и комментарии.

Родина, вписанная в треугольник

vk.com
У Рубанова вышло две книги. Дебютная — «Соучастник» — увидела свет в московском издательстве «Воймега». Получив немало положительных откликов, книга во многом осталась до конца не прочитанной. С дебютными книгами так бывает часто. Вторая книга — «Стрекалово» — вышла в издательстве «Русский Гулливер», записав автора в списки самых перспективных молодых российских поэтов. Сейчас Роман Владимирович готовит третью книгу.

Говоря о поэтике Рубанова, нельзя не заметить ее провинциальность в самом лучшем смысле этого слова. В его стихах практически нет города, если он и появляется, то только в роли декорации, фона. Для Романа царство живой природы куда важнее царства мертвого бетона. И речь не обязательно должна идти о селе. Воспринимать «деревенские» циклы Рубанова буквально — непростительная ошибка. Здесь нет подражательности Клюеву или раннему Есенину (как, например, бездарно это делает поэт Василий Попов), у Рубанова собственный голос, тихий, но мелодичный. Но если нужно, он нарастает до рокота.

Не меньшую роль Рубанов отдает любовной теме. Лирика — термин, замызганный популярной культурой, — здесь уместен как нигде. Поцелуи, ангелы и любование возлюбленных друг другом. Казалось бы, пошленький набор распространенных штампов, но Рубанов работает с ними филигранно, высекая из куска словесного гранита

изящную скульптуру. Еще одной составляющей является тема религиозного опыта. Образуется тематический треугольник «Природа — Семья — Бог». За пределы этой фигуры Рубанов пока выходит редко.

* * *

Наш дворник третьи сутки как пропал,

Под окнами не кружится как зуммер.

Соседка говорит: — Наверно, умер.

Двор засыпает белая крупа.

 

А я не верю. Славный старичок

С прищуром хитрым и бородкой редкой —

Да как же так? Но все твердит соседка:

— Наверно, умер. Ну а как еще?

 

Да как еще — у дочери гостит,

Уехал к сыну в Вологду на Святки.

Но он вернется скоро, все в порядке.

На «соловье» вечернем прилетит.

 

И из вагона выходя, вздохнет

И улыбнется городу и миру.

И выйдет в ночь. А мелкий снег пунктиром

Его следы, как школьник, подчеркнет.

 

* * *

Горизонт завален хламом,

деревенским барахлом.

Во дворе стирает мама,

муха бьется за стеклом.

 

Мне не скучно. Изучаю

небо синее в окне.

Дед живой, души не чает

в брате Сашке и во мне.

 

Ласточки под крышей гнезда

вьют. Под лавкой кот снует.

Бабушка поет про звезды,

про балканские поет.

 

А потом приедет батя.

Он еще не стал седеть.

Сядем молча в старой хате

на дорожку посидеть.

 

И уедем. Перьевые

будут облака бежать.

Деда с бабушкой живые

будут вслед рукой махать.

 

...Суходол. И длится лето,

и журчит в ручьях вода.

— Где вы? — Здесь мы, внучек, где-то,

там-тадам-тадам-тадам...

 

* * *

У реки сидят рыбаки,

курят «Приму», поклевку ждут.

И у каждого из руки

вырастает ореховый прут.

 

На заплеванные крючки

ставки сделаны. Постучат

по орешине рыбаки,

вслух мучительно промолчат.

 

Государыня рыбка, ну,

где ты плаваешь? Цып-цып-цып...

И крючками скребут по дну

неудачливые ловцы.

 

Но все это — напрасный труд:

рыбку звать, не поймав, корить.

Толку, что их старухи ждут

у разбитых своих корыт.

 

* * *

Квартира съемная. Продавленный диван.

Лежим — мечтаем. Шепчешь ты: «На море

поедем этим летом...» Кто же спорит –

поедем. Покупаем чемодан.

 

Я не был там, на море, никогда.

Мне все равно. А ты была, и тянет

тебя на море. Значит, явью станет

мечта твоя. Зашелестит вода,

 

и море, как крыжовник (что за цвет?), –

зеленое, возникнет и поманит...

Лежим с тобой. Мечтаем. На диване.

И города и мира больше нет,

 

есть море. Что ж, купальник надевай

в горошек. Дочь в песке пойдет копаться.

Я закурю. А ты пойдешь купаться.

Но только за буйки не заплывай.

 

Не заплывай. Мечты — как сон в руке –

такие явные, в них можно погрузиться.

Спи и мечтай. И пусть тебе приснится

прибой и алый парус вдалеке.

 

* * *

Пройдет еще каких-нибудь три дня,

И пропадут все эти зеленя,

Приобретут совсем другой оттенок.

Добавит осень охры, и листва

Сорвется, покидая дерева.

И дворник скупит лето за бесценок.

 

Но нет печали, зная, что опять

Траве расти, и листьям прилетать,

Как птицам с юга, клены обживать. И

Ты начинаешь только понимать

Сейчас, что вышло время обнимать

И время уклоняться от объятий.

 

Морская стихия на городских улицах

proyavlenie.kursksu.ru
Андрей Болдырев — поэт совершенно другой среды обитания. Его дебютная книга «Моря нет», увидевшая свет благодаря «Воймеге», трагична и бездонна. Несмотря на название, там много морской стихии, которая неожиданно подтапливает городского жителя. Природа здесь сужается до вида деревьев из окна купленной в ипотеку двухкомнатной квартиры. И пока лирический герой барахтается в море бытовой неустроенности, его выталкивает на поверхность большая любовь к Жене, к Детям и к Литературе.

Чем глубже, тем бессмертнее — расплывчатая формула, превратившаяся в литературный метод. У Болдырева много рефлексии, много обрывочных, но конкретных воспоминаний. Равносильный поэтический вес приобретают и смерть товарища по перу, и первый танец с будущей супругой. Именно здесь Болдырев пытается оформить ключевую поэтическую формулу: между жизнью и смертью стоит знак равенства.

Несмотря на всю трагичность морской стихии, автор лишь однажды, вскользь упоминает о желании встретиться с большой водой. При этом это путешествие он воспринимает как финишный рывок в своем существовании. Море — конечная точка маршрута в поэтическом навигаторе. Здесь путь автора обрывается не столько географически, сколько метафизически. Отрицание, которое отразилось в заглавии книги, — это скорее прием, нежели лозунг. Море есть. Но не сейчас и не здесь. В действительности поэт пока гуляет по набережной, изредка оглядываясь на журчание воды, перерастающее в гул. И здесь кроется еще один метафизический козырь в поэтике автора — отрицание тишины многоголосьем.

НОЧНОЕ КУПАНИЕ

Владимиру Иванову

Приняв на грудь у водоема,

на ощупь в воду мы зашли —

и тотчас стали невесомы

и оторвались от земли.

 

В глубокой тьме и в звездной пыли,

в открытом космосе вдвоем

за горизонт событий плыли,

за наших жизней окоем,

 

за ту черту, где берег виден

и лодка старая, — туда,

где из воды сухими выйдем

иль в воду канем — навсегда.

 

* * *

Опомнишься — и станет жутко:

куда набитая маршрутка

меня с утра везет?

 

Господь велел блюсти субботу,

а я вот еду на работу,

во весь зевая рот.

 

Все как один — селедки в бочке.

Дойдя до ручки, нет, до точки

кипения, народ

 

усердно трудится локтями:

и старику, и вон той даме —

перепадет.

 

Локальный ад, не видно света

за тонировкой. Жарит лето.

И, старый черт,

 

водила слушает «Бутырку»,

и лезешь к выходу (= в бутылку)

вперед.

 

Оставь надежду, всяк входящий

сюда писатель: не обрящешь

ни гимнов тут, ни од.

 

Стоишь в натоптанных кроссовках,

а на конечной остановке —

апостол Петр.

 

* * *

Я проснусь, оттого что мне ночью звонят,

в трубку хрюкают, воют, мяучат, рычат.

 

— Заходи как-нибудь, — говорят мне, — в лото

да в картишки сыграешь с нами,

коньяку дорогого попили б, а то

что ты маешься целыми днями.

 

— Заходи, — говорят, — мы накрыли на стол,

зеркала занавесили, вымыли пол,

перемыли тебе все кости:

ждем тебя, дорогого гостя.

 

— Обязательно, — я отвечаю, — зайду.

Может — в следующем, может — в этом году.

 

А потом с боку на бок, всю ночь напролет,

я кручусь: жизнь веревочку вьет.

* * *

Как-то так, любимая, быстро у нас срослось,

все само собой закрутилось да понеслось,

промоталась в ускоренном времени пленка — и, глядь,

— у нас дочь родилась и уже начала подрастать.

 

Чередуются дни на веревке сплошной бельевой.

Выходные под вечер противной звенят мошкарой,

а с утра на работу выходишь — и снег лежит.

Ничего себе, думаешь, время-то как бежит.

 

Впрочем, все относительно это. И, может быть,

я полжизни истратил на то, чтобы прикурить,

затянуться и утонуть в горьковатом дыму,

чтоб в итоге на пару минут лишь побыть одному.

 

Я нарочно растягиваю и усложняю стих.

Ты отсюда не делай выводов никаких.

Но покуда вращается наша планета-дом,

все идет своим чередом, все идет чередом.

 

И когда вы спите, родные мои, и когда

с мезозойской эры подмигивает мне звезда,

я, на краешке неба ее заприметив одну,

через сотни столетий махнув, вам с нее подмигну.

 

* * *

Вот церковь. Вот Мемориал,

приют последний и причал

для курских моряков.

 

Не надо плакать, говорить,

мол, пацаны: им жить да жить,

не надо громких слов.

 

Лежат спокойно моряки.

А рядом — семечки, плевки,

обертки от конфет,

 

пивные банки, черт возьми.

Гуляют взрослые с детьми.

И смерти вовсе нет.

 

В могилах, в небе голубом,

на этом свете и на том —

нигде, ни в чем нет смерти.

 

Вот шар воздушный в небо взмыл.

Резвятся дети средь могил.

Ну что тут скажешь: дети.

Опубликован в газете "Московский комсомолец" №37 от 5 сентября 2017

Заголовок в газете: Две стихии на одной земле

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру