Советское детство, опасные игрушки
— Когда случился первый приступ «небесной болезни»?
— Честно говоря, вспомнить, когда началось, наверное, не смогу. Многие в «танчики» играли, а я играл в аэродромы и клеил модели самолетов. А потом все пошло по накатанной советской схеме, и я оказался в авиамодельном кружке. Это было в городе Северодонецк Луганской области.
Помню, сделал собственными руками свой первый планер и полез на любимую пятиэтажку по пожарной лестнице, чтобы запустить его с крыши. Не знаю, повторил бы я такой трюк сейчас, но тогда о мелочах не думали…
По непонятным причинам планеры начали «плавно совмещаться» с ракетами, и появились ракетопланы, как симбиоз равновеликих увлечений. Ну и пришла, как я ее называю, «химия взрывов и вспышек». Я стал «летчиком-взрывотехником». Мы экспериментировали со всем, что горит, взрывается и дымит. Так я заполучил серьезную контузию правого глаза. Осколок прилетел, чуть глаза не лишил, зараза!
— Всегда попадали в цель?
— Целился всегда в небо, а попадал в неприятности! В детском лагере мы построили модель легендарной Королевской Р-7. Естественно, она была трехступенчатой. У нас первая ступень отработала штатно… — Вадим Радченко, как настоящий летчик, начинает показывать руками, что куда полетело, почему полетело и куда должно было улететь на самом деле.
— Вот первая ступень отработала и отстрелилась, а вторая на тягу не вышла. Получилось, что ракета подвисла, потеряла ориентацию, накренилась и… тут сработали четыре двигателя второй ступени! И вся эта четырехкилограммовая штука на нормальной такой скорости и по настильной траектории пошла вниз – прямо в группу судей! Пришлось судьям бежать. В итоге был перевернут стол с наградами и кубками, потому что все они за этим столом прятались.
Ракета прошла выше, и никто не пострадал. Потом был разбор полетов, жюри меня пожурило, но из лагеря выгнали по другому поводу, позже — взрывпакет слишком мощный оказался.
Нехай буде ХАИ!
— После школы мечта сбылась?
— Конечно нет! Во-первых, значительная потеря зрения правого глаза, во-вторых — рост 190 см. Я не проходил ни по каким параметрам. Поступил в ХАИ (Харьковский авиационный институт): если уж не летать, так хоть самому что-то конструировать. Я — классический жестянцик — учили конструировать корпуса крылатых ракет. Помню, на «введении в специальность» преподаватель сказал: «Если вы хотите, чтобы ваше изделие долетело до Нью-Йорка, вам надо очень хорошо учиться».
— В небо тянуло?
— Еще бы! Пошел в парашютную секцию. Там пришлось обманывать офтальмолога. Таблицу проверки зрения выучил наизусть, поэтому проверку всегда проходил с идеальными показателями. А потом наш руководитель государства решил, что в армии не хватает квалифицированных кадров, и студенты пошли в солдаты. С третьего курса — Советская Армия, я попал в Дрезден.
— Ничего не взорвали?
— Без самодеятельности хватало. Т-80 со своей 125 мм пушкой сандалил так, что все желания повзрывать дополнительно отпадали сами собой. Это очень красиво, очень мощно и очень-очень громко.
Надо сказать, что в армии у меня была возможность читать, особенно по ночам. Читал, в том числе, Ленина и Маркса с Энгельсом. Поэтому после службы и восстановления в институте вступил в полемику с секретарем партийной организации родного вуза, который был по совместительству заведующим моей кафедрой.
Коммунисты переобулись в прыжке
— Разошлись во взглядах на будущее?
— Разошлись во взглядах на коммунистическую партию. Я был убежденным сторонником многопартийности, а товарищ утверждал, что я ренегат и правый уклонист. Из института меня «ушли» и выбросили с беременной женой из общаги. Тогда я на кураже выиграл выборы у ректора ХГУ и стал депутатом областного совета Харьковской области.
— Каково быть депутатом в эпоху перемен?
Три четверти областного совета Харьковской области составляли коммунисты. Так называемые «красные директора» — верные ленинцы. Так вот весной 91-го наши любимые коммунисты слушают выступление пана Здорового — представителя РУХа. И вот цей пан вносит предложение о разрешении использования в Харьковской области «жовто-блакытного прапора и трызуба». Коммунисты тогда выступили против.
Прошло несколько месяцев, путч в Москве тоже прошел. А в Харькове на осенней сессии уже «коммунист» сам внес предложение о разрешении того же самого желто-голубого флага и трезубца... Те же самые коммунисты «переобулись в прыжке» и заговорили на ломаном украинском языке. Вы же заявляли, что я вероотступник, а теперь сами надели вышиванки и бандеровскую символику! Бред!
Коктебель. Возрождение мечты
— А как в Белгороде оказались?
— А дальше «получился» рекламный бизнес, и на долгие годы вся авиация оказалась как локоть, который не укусить. Моей семье надо было просто выживать. Вот и выживали как могли. В Белгород пригласили провести рекламную кампанию. Мне понравилось, понравился город, и я остался…
— А мечта?
— Было несколько попыток возврата, одна оказалась особенно неудачной. Надел парашют и прыгнул. Вес не тот, навыки утрачены. В результате приземлился в поле одной ногой на гребень, а другой в заросшую травой колею. Не повезло. Получил жуткий вывих, долго оглашал окрестности криком и потом полгода передвигался на костылях и с палочкой.
А потом был Коктебель, куда мы поехали отдыхать дикарями. Для любого человека, связанного с авиацией, — это Мекка. Гора Клементьева — колыбель советского планеризма, Антонов, Яковлев, Ильюшин,там летал Королев. Мы там нашли людей с планерами и самолетами и летали много лет, оставляя много денег. Мы насыщались небом.
— Свой планер-самолет не хотелось?
— Я хотел самолет, но… Ладно сам самолет, нужен ангар, нужна взлетная полоса, техник, разрешения – очень много всего нужно. Тогда начали продаваться первые самолеты-модели с камерой и возможностью управлять полетом «от первого лица». Потом появилась возможность «оглянуться» в воздухе, просто повернув голову на земле. И это меня зацепило: если уж не суждено самому, то давайте хоть так.
А потом я узнал, что в Белгороде есть Валерий Афанасьев – воздухоплаватель. Он пошел по другому пути: заработал деньги и купил ткань. Потом заработал еще денег, купил промышленную машинку и сшил оболочку. Потом сам сделал корзину, сам сварил из нержавейки горелку и… полетел!
— Аэростат доступнее, чем самолет?
Поспрашивал у «знающих» людей: надо регистрировать? — не надо, надо учиться? — не надо! Весь опыт прошлой жизни говорил, что такого быть не может, но… шар я купил, в Брянске.
Оказалось-таки, да! Внутренний голос был прав. Аэростат — это воздушное судно, и все, что касается полетов на самолете, касается и аэростатов тоже. Те же правила: сертифицированный пилот на сертифицированном шаре с разрешением на полеты. И куча еще всякого разного «разрешительного» — ужас! Но было поздно.
— Но ведь шар – не самолет, куда хочешь — не полетит?
— Еще как полетит. Бывает так, что на 500 метрах дует восточный ветер, то на 600 – «ветер северный». Поднялся еще выше и полетел туда, куда дует южный ветер – на север. Атмосфера как бутерброд. Перед стартом бросается так называемая «пристрелка», и ты получаешь направления ветра в слоях воздуха и все, лети!
— Монгольфьер — это высокие технологии?
— Как сказать... Оболочка из специальной ткани, она не распарывается. Дырка, пробитая веткой, не «растет». Кстати, если у тебя 2550 кубометров горячего воздуха, мелкие порывы не страшны. Горелки – хайтек, особенно спортивные, а корзина ротанговая или из лозы. Газ в баллонах обычный пропан, но сами емкости не так просты, как кажется. Словом, масса мелочей, которых с опытом становится еще больше.
Шар весит почти 4 тонны, причем 3 тонны — это масса воздуха в оболочке, а воздух можно разогреть до 130 градусов. Вот и попробуй, останови корзиной 4 тонны с огромной парусностью. Поэтому в команде 4 человека. Пилот, подборщики и водитель. Ну и пассажиры, куда ж без них.
Летательная железа
— Полеты — это наркотик?
— Если пилот долго не летает, у него начинает портиться настроение. Надо срочно чесать «летательную железу». Я тоже, если долго не вижу шаров, все бросаю, сажусь в машину и еду ловить шарики (команда подбора). Жаль, что я пилотом так и не стал. Я понимаю, что летную комиссию не пройду, поэтому просто пассажир или подборщик с фотоаппаратом.
— Когда появилось желание взять фотоаппарат?
— Да практически сразу. Когда ты сам видишь эти красоты, возникает неимоверное желание поделиться. Есть два рода кайфа. Ты можешь наслаждаться сам и только сам. Но когда ты даешь возможность другому человеку приобщиться, и этого человека буквально «прет», а потом взрывает… Вот когда тебя накрывает этим откатом, вот это – высший кайф.
Если пилот откровенно наслаждается полетом — значит, пассажиры точно в экстазе. Именно поэтому пилоты очень любят чудить. Цветов нарвать, в овраге постоять в абсолютной тишине. А над лесом… Помните запах соснового леса? Так вот, весь этот запах поднимается вверх с теплым воздухом. И такого запаха, как над лесом, не бывает нигде в природе. И если зависнуть над дубовой рощей жарким днем, воздух можно пить, вернее есть ложками. Как это объяснить словами? И вот такого кайфа единения с природой не дает ни один воздухоплавательный агрегат.
В самолете ты привязан и можешь только крутить головой или самим самолетом. А тут балкон, который на высоте 500 метров или на высоте 5000 летит — тоже кайф.
Аэростат — это источник дофамина. Тебе хорошо не потому, что пару секунд назад было страшно или смертельно опасно, и ты залился адреналином по уши. Здесь только положительные эмоции, не через стресс, а по-честному — напрямую. Чистая радость и квинтэссенция удовольствия. Не попробуешь — не поймешь!
