Особенный город
Что такое «Последний адрес»? Если коротко — проект народного мемориала по увековечению памяти жертв политических репрессий. Устанавливается имя и последний адрес проживания человека, которого обвинили по ложным основаниям, погубили, а затем признали ошибку и реабилитировали. По инициативе заявителя, а им может стать любой гражданин, изготавливается типовой знак, размером с ладонь, с минимальной информацией о жертве. Он устанавливается на том доме — последнем адресе жизни репрессированного, откуда его увезли в застенки НКВД. Все просто и очень больно.
Сообщая о предстоящем мероприятии в Орле, руководитель проекта «Последний адрес» журналист Сергей Пархоменко, написал: «Орел был для всех нас, кто работает в «Последнем адресе», особенным, очень долгожданным городом.
Дело в том, что это единственное место в России, где есть «Камни преткновения». Это мемориальные знаки огромного европейского проекта «Stolpersteine», в рамках которого устанавливаются памятные знаки с именами жертв гитлеровского нацизма. Наверное, многие из вас видели эти латунные «булыжники», вмонтированные прямо в каменную мостовую или в асфальт под ногами на улицах городов в Германии, Австрии, Венгрии, Чехии… Сегодня установлено уже больше 50 000 камней преткновения в 650 городах 13 разных стран. Есть четыре «Камня преткновения» и в Орле — с именами тех, кто погиб здесь в период немецкой оккупации.
«Последний адрес» с самого начал был вдохновлен именно потрясающим опытом «Stolpersteine». Именно после того, как увидел эти «Камни преткновения» в Вене и Франкфурте, я пришел весной 2013-го в «Мемориал», с предложением начать и у нас аналогичный проект народного мемориала, только посвященного памяти жертв не Холокоста, а политических репрессий в СССР и России. Идеи «Stolpersteine» стали важнейшими для «Последнего адреса»: и принцип «Одно имя — одна жизнь — один знак», и непременное присутствие за каждой установленной табличкой сегодняшнего, живого человека, который становится его инициатором... А главное — «Stolpersteine» и «Последний адрес» посвящены одному и тому же: осознанию ценности одной-единственной человеческой жизни, вере, что пока память жива, судьба человека еще длится, не кончена.
Сегодня два огромных народных мемориала встретятся. «Камни преткновения» пришли в Орел как бы с запада, а «Последний адрес» — с востока. Здесь они будут рядом: просто одни — лежат на мостовых этих улиц, а другие поднимутся на стены домов».
Никто не ожидал, что Орел станет единственным из 27 городов России, где уже установлены памятные знаки, в котором благородное дело станет предметом полицейского вмешательства и разбирательства.
Знаки согласия
— В России установлено 1207 памятников жертвам политических репрессий, однако все они располагаются вне городской черты, на отшибе. Как правило, они без имен, не относятся к конкретным личностям, и получается, что ничто в городской среде не напоминает о терроре. А одна из целей тоталитарного режима — как раз уничтожить не просто человека, а память о нем, — объясняет суть проекта Никита Соколов, российский историк, заместитель исполнительного директора Президентского фонда Б.Н. Ельцина по научной работе. — Очевидно, нужно было придумать нечто, что каждодневно напоминало бы об этом ужасе. Камни преткновения в России невозможны — климат не тот, да и грязно у нас. Александр Бродский предложил табличку со знаком пустоты, зияния — тем, что остается после ухода человека из жизни… Это память о повседневном ужасе… Плотность установленных табличек в Москве — 700 м друг от друга. И это только начало.
В Орле пока установили пять таких табличек. На фасаде дома № 27 по улице Салтыкова-Щедрина — в память о служащем Александре Романовиче Мазурове, инвентаризаторе Горкоммунотдела. Он расстрелян в декабре 1937 г. как «активный участник контрреволюционной повстанческой офицерской организации, занимавшейся контрреволюционной подрывной вредительской деятельностью с целью вызова массового недовольства населения города».
На ул. Ленина, 10, установлена табличка с именем бывшего редактора газеты «Орловская правда» Ивана Антоновича Милковского, расстрелянного в октябре 1938 года по обвинению в «участии в антисоветской правотроцкистской террористической и диверсионно-вредительской организации, существовавшей в Орловской области». Установил знак его сын Сергей Милковский, архитектор, дважды лауреат Государственной премии СССР.
На 1-й Пушкарной улице, 27, появилась табличка в память о кассире комбината объединения слепых Викторе Васильевиче Никольском, расстрелянном в ноябре 1937 года за то, что якобы «являясь крайне враждебно настроенным к советской власти, вел среди окружения антисоветскую агитацию с погромными намерениями, т.е. в преступлении, предусмотренном 58 ст. п.10 УК РСФСР, возводил клевету на советскую власть и партию, противодействовал мероприятиям партии и правительства». Изба, из которой сотрудники НКВД выводили его в последний путь, не сохранилась, но хозяева построенного на этом месте после войны деревянного дома согласились разделить память о своем соотечественнике. Так же, как и жители дома № 51 на ул. Московской — здесь появился знак с именем токаря цеха ширпотреба Орловского эксплуатационного техникума железной дороги им. Дзержинского Александра Ивановича Тагезина, расстрелянного в январе 1938 года по обвинению во вредительстве. Как и хозяева дома № 66 по ул. Медведева, где жил главный кондуктор кондукторского резерва Александр Васильевич Король. Он был арестован в ноябре 1937 года и через полтора месяца — в январе 1938 года — расстрелян по обвинению в «шпионско-диверсионной деятельности и антисоветской агитации».
Вообще это принципиально важно: памятные знаки последнего адреса жертв политрепрессий устанавливаются только с согласия собственников домов — и неважно, принадлежит этот дом одному человеку, или ста. И в этом смысле все таблички — знаки большого Согласия сограждан на Память.
«Люди боятся…»
«Согласие» искала орловчанка, журналистка Анна Дулевская.
— Идея пришла в голову после того, как в Орле объявили о намерении установить памятник Сталину. Отбились. А потом неравнодушные собирались в День памяти жертв политрепрессий. Тогда прозвучала идея о том, что неплохо было бы реализовать в Орле проект «Последний адрес». Персоналии мне помог выбрать Сергей Пархоменко.
Здесь, в Орле, краеведы Илья Кушелев и Дарья Фурманская помогли установить места расположения последних адресов жертв, ведь дома изменили с тех пор свою нумерацию, какие-то улицы были переименованы. Вместе с блогером Георгием Саркисяном мы объезжали «адреса», разговаривали с людьми. Профинансировали изготовление табличек тоже орловцы — и простые горожане, и организации — Орловский союз журналистов и редакция «Орловской правды»… Из общения с людьми могу сказать одно: осознанного взгляда на те события прошлого нет. И люди боятся.
Без злобы, но разобраться
— Я перебираю всю жизнь моих родителей по годам, — делится своей болью Сергей Милковский, сын невинно расстрелянного, дважды лауреат Государственной премии СССР. — Для меня ясно, что происходило в нашей стране. А происходил кошмар. ЦК, политбюро во главе с товарищем Сталиным обязали все парторганизации СССР произвести чистку партии. Как бы стирку. И людей растирали. В НКВД были организованы спецотделы для подготовки дел по обвинению граждан. В них готовили уголовные дела…
Когда отца арестовывали — это было ночью 24 октября 1937 года, отец сказал маме, прощаясь: правда восторжествует. Почему он так сказал? Потому что на судебном заседании, когда огласили приговор, он сказал: «Это ложь! Все придумано». Вот как судили… Сегодня, я считаю, мы присутствуем на торжестве правды. Откроем пять знаков памятных. Но, думаю, жертв — тысячи… У меня есть список из 22 человек — партийно-хозяйственные деятели Орловской области, составленный в Москве. Здесь значится и мой отец, под номером 13. Все они расстреляны 16 октября 1938 года, говорят, в Медведевском лесу. Наверное, можно и нужно найти эту могилу и перезахоронить людей по-человечески, по-русски.
…Мы выжили. Нас тотчас переселили в одну комнату, где мы вчетвером жили десять лет. Потом и из нее выселили — на улицу, под предлогом того, что мама в годы оккупации(!) не платила за коммунальные услуги. Нас приютила соседка, и мы два года жили уже всемером в полуподвальной комнате… Страшное было время.
… Я считаю, что нужно обязательно разобраться с тем, что было. И не так, как разбирались с моим отцом. А без злобы, внимательно…
А в стране-то — кризис…
Отгадку подбросила Дарья Фурманская, рассказавшая, как многие ее знакомые отреагировали на приглашение принять участие в церемонии:
— Ты, что, с ума сошла? В стране кризис! — сказали мне. — И вообще все это делается на деньги Америки…
До «разобраться без злобы и страха», похоже, еще очень далеко…
