Без косоглазия
«Левшу» иллюстрировали многие. Но удивительное дело: практически никто из них не стал «портретистом» — в том смысле, что образ, описанный Лесковым: «…косой левша, на щеке пятно родимое, а на висках волосья при ученье выдраны», совершенно не совпадает с тем, что представляли читателю иллюстраторы. Видно, не мог так нелепо выглядеть народный герой, коим со временем стал Левша в сознании русского общества! Николай Кузьмин, «взявшийся» за «Левшу» в 50-х годах прошлого века, «оправдывался»: «Если подчеркнуть косоглазие Левши, то получится уродливый облик с жуликоватым бегающим взглядом («бог шельму метит»). Поэтому, чтобы сохранить симпатичный облик Левши, мне пришлось отказаться от подчеркивания косоглазия». Впрочем, один художник — лауреат сталинской премии Георгий Савицкий, иллюстрируя сказ в 1927 году, напишет Левшу «по Лескову». И получится не уродство, не шельма и не жулик, а почти… юродивый. Может, в том и есть еще один смысл Лескова?
В 40-х — череда «детгизовских» картинок Ворогушина, Суслова, Петрова. В 60-х свой вариант представит Татьяна Шишмарева, а затем Кукрыниксы, в работах которых «чувствуется почти личная обида за Левшу».
А вот у белгородского художника Станислава Косенкова Левша — просто народный герой! Открытое, доверчивое лицо, «старый» гравюрный стиль. Илья же Глазунов представил нам Левшу чуть не Лелем…
Русский герой
Любопытно, что перевод, который сделала по моей просьбе студентка 5 курса факультета иностранных языков Орловского госуниверситета Маргарита Матвеева, оказался далеким от оригинала, и вообще американцев, оказывается, не устроило лесковское, печальное, окончание сказа!
Впрочем, сравните сами. Вот лесковский вариант:
«Его силом не удерживали: напитали, деньгами наградили, подарили ему на память золотые часы с трепетиром, а для морской прохлады на поздний осенний путь дали байковое пальто с ветряной нахлобучкою на голову. Очень тепло одели и отвезли Левшу на корабль, который в Россию шел».
: «Кто такой и откудова, и есть ли паспорт или какой другой тугамент?
А он от болезни, от питья и долгого колтыханья так ослабел, что ни слова не отвечает, а только стонет.
Тогда его сейчас обыскали, пестрое платье с него сняли и часы с трепетиром, и деньги отобрали, а самого пристав велел на встречном извозчике бесплатно в больницу отправить.
Повел городовой Левшу на санки сажать, да долго ни одного встречника поймать не мог, потому извозчики от полицейских бегают. А Левша все время на холодном парате лежал; потом поймал городовой извозчика, только без теплой лисы, потому что они лису в санях в таком разе под себя прячут, чтобы у полицейских скорей ноги стыли. Везли Левшу так непокрытого, да как с одного извозчика на другого станут пересаживать, всє роняют, а поднимать станут — ухи рвут, чтобы в память пришел.
Привезли в одну больницу — не принимают без тугамента, привезли в другую — и там не принимают, и так в третью, и в четвертую — до самого утра его по всем отдаленным кривопуткам таскали и все пересаживали, так что он весь избился. Тогда один подлекарь сказал городовому везти его в простонародную Обухвинскую больницу, где неведомого сословия всех умирать принимают.
Тут велели расписку дать, а Левшу до разборки на полу в коридор посадить…
…Но только когда Мартын-Сольский приехал, Левша уже кончался, потому что у него затылок о парат раскололся, и он одно только мог внятно выговорить:
— Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни бог войны, они стрелять не годятся.
И с этою верностью левша перекрестился и помер. Мартын-Сольский сейчас же поехал, об этом графу Чернышеву доложил, чтобы до государя довести, а граф Чернышев на него закричал:
— Знай,— говорит,— свое рвотное да слабительное, а не в свое дело не мешайся: в России на это генералы есть.
Государю так и не сказали, и чистка все продолжалась до самой Крымской кампании. В тогдашнее время как стали ружья заряжать, а пули в них и болтаются, потому что стволы кирпичом расчищены.
Тут Мартын-Сольский Чернышеву о Левше и напомнил, а граф Чернышев и говорит:
— Пошел к черту, плезирная трубка, не в свое дело не мешайся, а не то я отопрусь, что никогда от тебя об этом не слыхал,— тебе же и достанется.
Мартын-Сольский подумал: «И вправду отопрется», — так и молчал.
А доведи они левшины слова в свое время до государя, — в Крыму на войне с неприятелем совсем бы другой оборот был…
Американская мечта
А вот окончание истории Левши по-американски:
«В один из ясных дней царь призвал Левшу и сказал ему: «Брат мой, мы сделали все, чтобы отблагодарить тебя за твою прекрасную работу и чтобы ты был счастлив. Но, может быть, мы просто не знаем, чего ты хочешь на самом деле. Скажи же теперь, чего ты на самом деле хочешь. Не отвечай сразу, подумай. А как будешь знать, чего хочешь, приходи и проси у нас».
Левша слегка поклонился и сказал, что ему и думать не надо.
«Ты уверен?» — спросил император Николай.
«Уверен, Ваше Величество» — ответил вежливо Левша.
«И чего же желает твое сердце»?
«Вернуться обратно в Тулу» — ответил молниеносно Левша.
И царь дал ему позволение ехать домой, и тот сразу отбыл.
Весь тульский люд встречал Левшу, особенно те двое мастеров, с которыми он разделил свою удачу. Все хотели поговорить с Левшой и гордились тем, что знают его так долго. Только один человек вел себя очень тихо. Это была престарелая мать Левши. Она только посмотрела на Левшу, сложила руки на животе и сказала: «Я ведь тебе говорила».
Что тут скажешь? Два мира. Две ментальности. И множество Левшей. Какой ближе сегодня к нам? Из 30-х, 40-х, 70-х? Не удивлюсь, если в очередной книжке, которая выйдет не сегодня-завтра, появится Левша-богатырь. Время диктует не только своих героев, но и их образы.