26.07.2018 в 12:07 Общество 2127

Корреспондент «МК Черноземье» рассказал о путешествии к экватору

«МК Черноземье» продолжает публикацию путевых заметок нашего корреспондента, изучавшего проблемы, быт и культуру бывших советских республик Средней Азии

В одном из прошлых номеров газеты мы рассказали, как, миновав Волгоград и Астрахань, Роман Дорожный пересек казахстанскую границу и достиг Каспийского моря...

В стране миллионеров

В любом казахском магазине можно приобрести напиток из верблюжьего молока — шубат. Он на порядок дороже айрана и иных кисломолочных продуктов. Похож на кефир, хотя моя жена, как и следовало ожидать, не рискнула его пробовать. Испытывать на себе непривычную еду всегда было моей прерогативой, так что, когда нас угостили, оставалось залпом осушить оба стакана. Да я и не против, учитывая полезность продукта. Нурлан и Бердибек, чьими именами впору тренировать дикцию вместо скороговорок, делают шубат на собственной ферме.

Из динамиков в очередной за день машине доносились «Белые розы» и другие мелодии 90-х. Ехали с автоперегонщиком Канатом. Он узбек, но по отношению к своим соотечественникам настроен почему-то скептически. Взял нас «ради Аллаха». Это уж кому как угодно. Очень верующий, останавливался на молитву, достав коврик для намаза. И еще он двоеженец, что, вообще-то, запрещается законом азиатских республик.

До прихода к власти большевиков гаремы были в Узбекистане обычным делом. Бабушка ташкентца Баха, с которыми мы преодолели оставшуюся часть пути до границы с Узбекистаном, приходилась богатому шейху седьмой женой. После образования СССР она бежала в Китай вслед за мужем, побоявшимся лишиться своих драгоценностей. Дорога у нас с Бахой была, вроде бы, и не такая дальняя, всего 70 километров, но благодаря тому, что ехали на тяжелогрузе по грейдерной трассе, успели выслушать немало. И как ему мерещились в степях миражи, и как его 28-летний сын снимал документальные фильмы о незрячих футболистах и узбеках, воюющих за организацию ИГИЛ, признанную запрещенной на территории России и ряда иностранных государств, как видел в степи гигантскую ящерицу и даже как однажды подвозил пенсионерку из Татарстана, возвращавшуюся автостопом с санаторного отдыха в Азербайджане. Нескучный собеседник, что и сказать.

Перед КПП фуры стали в очередь до ночи, для них особый пропускной режим, а нам можно было идти. Начитались мы про злых узбекских пограничников, но прошли на удивление быстро и без проблем. Даже наши рюкзаки никто не досматривал, хоть баулы самих узбеков изучались пристально. Предыдущие десять дней граница вообще была закрыта из-за какого-то политического форума в Ташкенте. Зная это, мы провели больше времени на побережье Каспийского моря.

Узбекистан встретил нас вполне радушно — свежим лавашом, ни с того ни с сего подаренным незнакомым парнишкой, который тащил куда-то полмешка хлеба. С одним я поспешил — обзавелся местной валютой у дежурившего за КПП менялы. Бросилось в глаза, как он братается с охранниками. Стало быть, те в курсе его махинаций. Когда на следующее утро мы поняли, как нас надурили, успели уже уехать за две сотни верст.

А дело вот в чем. Из-за дефицита иностранной валюты в стране официальный банковский курс узбекских сум в два раза ниже, чем при покупке с рук. Хотя это запрещено, все продают и покупают доллары и евро на черном рынке. Ни с чем подобным никогда не сталкиваясь, мы смело доверились банковским данным и купили сумы по на первый взгляд обычной цене. Только зайдя в придорожное кафе и переведя стоимость тарелки супа и бутылки воды в рубли, поняли, что что-то не так.

Тем не менее, даже по такому несправедливому курсу мы в одночасье превратились в миллионеров. По-хорошему в Узбекистане давно пора провести деноминацию, убрав лишние нули. Но самое интересное, что в обращении почти не встречаются банкноты крупнее одной тысячи сум, а это чуть больше десяти российских рублей. Поэтому это не шутка, что, когда узбеки идут в магазин за бытовой техникой, они берут сумку денег, а когда в салон за новым автомобилем — уже мешок.

Гужевой транспорт — отнюдь не редкость в Узбекистане. (Фото из личного архива автора)

Автостоп с Гулей

Мы находились в суверенной республике Каракалпакии, которая хотя и входит в состав Узбекистана, но обладает собственными языком, флагом, гимном, даже конституцией. Гуля, рассадившая нас среди коробок с продуктами в своей старенькой бордовой «Газели», здесь родилась. Тут живут и все ее родные. А сама она, по собственному признанию, «вырвалась» в 1986-м. Отучившись на полиграфиста во Львове, помоталась по РСФСР и осталась жить в Астрахани. Потому и номера на машине стояли астраханские. Там торгует фруктами и овощами, сейчас вот тоже закупится и поедет обратно. На таможенном контроле ее уже знают в лицо. «Отстегивает» по палке колбасы, чтобы не сильно придирались. Пропустили последней в три часа ночи, а следующим сказали — компьютер сломался.

— На самом деле пошли спать, — убеждена Гуля. — Три года назад судилась с пограничником, не пускавшим меня из-за того, что я не хотела говорить на узбекском, якобы Родину продала. Суд, конечно, выиграла, а того уволили. Как иначе, если они — лицо государства. Именно по ним складывается первое впечатление о стране для тех, кто приезжает впервые…

Положение на исторической родине не дает пожилой женщине покоя. Почему, спрашивает, на хлопковых полях не работают ни казахи, ни русские, а узбеки вынуждены ездить к соседям, устраиваясь даже уборщиками? Видно, накипело у нее и за угнетаемый властьимущими народ, и за засидевшегося на посту президента Каримова, узбекского Сталина, про которого простому смертному, по ее словам, лучше и не заикаться, а уж если открывать рот, то только для медовых похвал: «спасибо деду», или «благодаря деду». На тот момент политику действительно шел уже 79-й год. В том, что о нем просто даже боялись говорить, я не раз в дальнейшем убедился. Тем удивительнее было вспоминать смелые слова Гульнары. Спустя два с лишним месяца после нашего разговора Ислама Каримова не стало. Пускай фигурой он был неоднозначной, люди трезво оценили, каким при нем стал постсоветский Узбекистан. Несмотря на всякого рода проблемы (где их нет), достигнуто немало: поднята промышленность, создана сильная армия и жестко пресечены все попытки распространения в стране религиозного экстремизма, угроза которого была более чем реальной. Так что уважать было за что.

Типичный дом в Кунграде. (Фото из личного архива автора)

Порт-призрак

Городок Кунград выглядел бедно, по крайней мере здесь, на окраине. Глинобитные хатенки с кувшинообразными печами-тандырами на улице, плетни из веток. Пока мы шли околицей, нас успели позвать в гости, но становиться на ночлег было еще рано. Больше беспокоила закончившаяся питьевая вода. Не найдя ни магазина, ни колонки, попросили наполнить баклажку в одном из дворов.

Дорога вела в один конец — Муйнак. Мы направлялись туда, где еще полвека назад плескалось Аральское море, ходили корабли, а теперь не было ничего, кроме пустыни и знойного солнца.

На месте моря образовалась безжизненная пустыня Аралкум. (Фото из личного архива автора)

— Возьмем с одним условием, — высунулась голова из притормозившего авто. — Будете отвечать на наши вопросы.

За радость. Выяснив, кто мы и откуда, Джумавай, Жингиз и Лебез осторожно поинтересовались нашим отношением к протестантству. Удовлетворившись, видимо, ответом, один из мужчин начал читать с телефона отрывки Евангелия, а потом включил кассету с христианским роком. Все трое были рождены в мусульманских семьях, но со временем изменили религиозные предпочтения. Соплеменники их недолюбливают, год назад даже объявили сектой, запретив устраивать собрания. На встречи приходило по сотне человек, что для Муйнака с населением меньше 20 тысяч человек не так мало. Теперь молятся каждый у себя дома.

Все самое главное в Муйнаке расположилось на одной длинной улице: школа, администрация, больница, музей, кинотеатр и базар, работающий по воскресеньям. Время тут застоялось, навевая легкое уныние. Без особого на то желания мы взбудоражили этот беспроточный закуток жизни с объектами еще советской инфраструктуры и вызвали за собой волну «хэллоуканий». А потом все опять успокоилось.

Ночью где-то вдали завывали шакалы. Вытряхнув забившийся в спальники песок, на рассвете мы выползли из палатки. Странно было спать здесь, на дне пересохшего моря между ржавых скелетов кораблей, беспомощно лежащих среди дюн. Неужели до горизонта везде была вода, над волнами парили чайки?.. Была. Парили. Теперь, насколько хватало взгляда, кругом один песок. Чайка и рыбешка остались только на эмблеме при въезде в некогда портовый город как напоминание о его славном прошлом, в котором имелся даже собственный рыбоконсервный комбинат.

Остовы кораблей как немое напоминание о прошлом портового города. (Фото из личного архива автора)

Аральское море питали реки Сырдарья и Амударья. С 1960-х годов из-за строительства оросительных каналов для хлопковых полей воды сюда поступало все меньше. Море постепенно мелело, пересыхая. Сегодня вода ушла от берега на 200 с лишним километров. Сильный ветер, не встречая преград, поднимает соленые пески образовавшейся пустыни Аралкума вместе с отложениями пестицидов, смытых когда-то с сельскохозяйственных угодий. Песчаные бури заметают многострадальный Муйнак, довершая несчастья его жителей, не теряющих, впрочем, надежды на то, что Арал возродится. Ведь такое чудо, как считается, уже происходило несколько столетий назад.